Краков это не только колбаса и бешено симпатичный чудом (?) сохранившийся старый столичный город, сакральный для Польши почти как Крым для Путина, только тут по-настоящему, мировое человеческое наследие Юнеско, пусть и засиженное малолетними безденежными туристами бюджетных авиалиний, — но и целых три с половиной действительно хороших музея, в одном висит даже Женщина с норкой (1489—1490), Leonardo da Vinci, и это не эвфемизм, старейший и до сих пор действующий книжный магазин, а ещё краковское гетто, довоенное еврейское население в четверть города, 60-80к, по большей части, кроме Roman Polanski и сотрудников Шиндлера, закончившее в целых трёх лагерях, — ну и место рождения и/или жительства великих, Krzysztof Penderecki, Stanislaw Lem и — Wojciech Jerzy Has, открытый нам на лозаннском фестивале андеграундного кино и музыки LUFF свежерестраврированным The hourglass sanatorium Sanatorium pod klepsydrą (1973).
Это 5-й самый великий польский фильм судя по Польскому же музею кинематографии в Лодзе, хотя тут много вопросов, на втором месте там почему-то «Рукопись из Сарагосы» The Saragossa Manuscript (1965) того же Хаса, но всё по порядку.
Краков хоть и не входил в Российскую империю по результатам всех разделов Польши, зато угодил в Советскую сразу после оккупации Рейхом; учитывая еврейскую четверть населения города филосемитизм Хаса вполне естественный, учитывая, что он мог лично наблюдать и происходящее с евреями во время войны, из подпольных классов Академии Искусств, старейшей в стране, пока и её немцы не разогнали в 1943 (временно), почти одновременно с ликвидацией гетто (не временно).
Ну то есть человек вживую наблюдал пропажу каждого четвёртого в городе; после войны доучился в переоткрытой уже Академии в советской уже Польше, а потом переехал в тот же Лодзь, но в общем хер забудешь такое, с нами это навсегда; это вам не Зельдович, поддельным хасидом, сношающим поддельную Россию через Москву (2000) дело не обойдётся, не говоря уж про весёлые секс-приключения крикливой Медеи (2021) в Израиле.
Harmonia (1948), конечно, необязательный почти соцреалистический но выспренно гуманистический короткий метр, потом документальные неведомые фильмы вплоть до Петли Petla (1958), 96 минут мутных мук алкоголика с лицом краковца же Gustaw Holoubek, он будет сниматься у Хаса еще много и долго; конечно, сложно представить кого-то в здравом уме и неважно какой степени трезвости памяти, идущего и покупающего билет в кинотеатре на эту антиалкогольную агитку, зато режиссёрская находка и комментарий в виде беспощадного пиликания скрипки на фоне работает как надо.
Тем временем идёт оттепель, в Польше вообще почти что свобода, тот же Krzysztof Meyer, опять же краковец, пишет, например: Ансамбль назывался «MW2», что означало Młodzi Wykonawcy Muzyki Współczesnej (Молодые исполнители современной музыки). Одним из наших «хитов» было сочинение, во время исполнения которого я лаял и бросался в публику горохом, — хорошее время, у самих такое было в 80-90-х.
Хасу же в Локарно уже дали приз FIPRESCI за Прощания Farewells или буквально «Лида ела яблоко» (1958), уже сильно ближе и к войне, и к любви, и к отчаянию, собственно, возможна ли любовь после Аушвица, разговоры-разговоры и хоп прыжок во времени из до войны прямо в во время и после, без предупреждения; какая-то Лидка оправдывает своё существование вызывающей несносностью, и Павел, тоже особо не знающий, что ему вообще делать, и вот уже он в пальто после лагеря, и она брызжет ядом замужем за его кузеном, и приходят советские войска.
Во всём этом дохера литературщины, и это тоже не исчезнет никуда, и это такая же часть Хаса, как и постройка кадра в глубину и во времени, очень сложные проезды камеры с экспозицией предметов и переменой и углов и точек взгляда; в том же Золоте Zloto (1962) соцреалистическая притча о беглеце от вины, мечтавшем найти золото на краю земли, но нашедшем золотых людей, — становится чуть более мета- и сюрреальной, но ещё не сюрреалистической.
3496