A hidden life (2019), Terrence Malick — такая же простая техасская девушка, как и я.
Рефлексия про австрофашизм и аншлюс пришла откуда Ханеке c гляциологией 1, 2 и 3, Элинек и товарищи не могли особо ожидать, ну и тональность такую взять не могли тоже никак, потому что кошечка и собачка.
Начнём с того, что настоящий Sankt Radegund находится на равнине в верхней Австрии, севернее Зальцбурга буквально на границе с Германией, и никаких гор там нет; и это важно.
Малик, с чуть ли не ранне-михалковской негой три часа поёт, летит и шьёт эпос, такой вот метод: взять бешено красивых актёров, благо под фамилию Малика впишутся буквально все, взять бешено красиво пишущего оператора, будь то Lubezki или Widmer, и пустить их быть перед камерой, а потом 3 года провести в монтажной.
Но, в отличие от Михалкова, Малик в 1998 не ударился в государственное бесогонство, а снял «Тонкую красную линию», но там и подзастрял, и это интересно юным дипломированным методологам.
Малик, нечеловечески талантливый кинематографист, продолжает густо унавоживать безупречный визуальный нарратив закадровым объясняловом с зачитыванием глубоких мыслей, на сдачу припечатывая эпиграфами, ЧТОБЫ ПОПОНЯТНЕЕ БЫЛО.
Откуда это, от неуверенности, от опыта фокус-групп и махачей с продюсерами, от американской веры в понятность, или от позы объяснятора, — ну или правда, от простодушия, просто хочется же как лучше?
Впрочем, выглядит результат примерно так, как описано в Rick and Morty s5e2: «It shows a lack of faith in their core concept», я честно сам не верю, что это сработает, поэтому вот объясню ещё и ещё; пишет-то сценарий опять же он сам, и реплики, особенно действительно ему удаются сильно хуже, чем собственно кино, не говоря уж о странной идее заставить немецкоговорящих артистов произносить плохо написанные фразы на английском, зачем блять, кто так говорит, кроме как в сознании продюсеров или режиссёра-пророка.
А при этом собственно кино-то удаётся великолепно же, и монтаж, и камера, и вообще, и всё это только выиграло бы, если отключить закадр.
Это как если бы условный Бетховен писал «Патетическую» с назойливым конферансом на английском, чтобы сука попонятнее было; если мы можем допустить идею, что музыку можно слушать без сюжетных пояснений, то, может быть, и в кино можно попробовать, а не превращать всё в набор номеров с аккомпанементом, да ещё и с оркестровой поддержкой мелодии; если Глюк смог трансформировать оперу ещё в конце 18 века, то, может, и Малик смог бы в кино?
И, как и в опере, каждому в пределах трёх часов дают помостик, чтобы выступить, и Franz Rogowski из Фрайбурга про простоту и любовь и вино, белое и красное, и великий швейцарец Bruno Ganz в последний раз играет нам одним лицом и руками.
Это мог бы быть великий фильм, но не про сопротивление истории и прочую нудятину, а про любовь.
Так больно, милая, так странно.
Бешено красивая Valerie Pachner проходит куда более длинный путь, чем муж, со своей простотой и глазами, любовь, что движет солнце и светила, и в какой-то момент плачешь сам; это почти как одноимённый фильм у будущего Ханеке, есть только любовь, нет больше ничего, и вот как раз она-то и переходит и через время, и бытие, и существование, и я увижу тебя в горах, говорит Фани в конце.
И никого не защитила рука, зовущая вдали.
Но всё это остаётся этнографической экспедицией, хотя и это под вопросом, Австрия в фильме целиком сконструирована из итальянских Альп, и из настоящей деревни взята только речка Salzach, вдоль и через которую герои символически ходят.
Непосредственно австрийской рефлексии нету, это надмирный взгляд техасского миссионера на наш бренный мир через призму этой вашей Европы.
Придётся самим.
5091