Июльский дождь (1967), Марлен Хуциев — сдадутся все.
Девушка и смерть, голос космоса в трубке, придётся, вроде бы, взрослеть.
Прививание Антониони на русских почвах, этот памятник уже самому себе, не нуждающийся в описаниях, камера, монтаж, диалоги, музыка, нечеловечески круто; тут только собственный опыт и высекается, и этот опыт говорит уже скорее о нас, чем о собственно фильме.
Этот стон у нас поколенческим конфликтом зовётся, потому что иначе никак: там где у Антониони экзистенциальные кризисы с реальностью, тут нам дают мораль, идеалы и ценности — ну и как их предавать.
Да, это 1967 год, у основных героев в детстве война, и наверное хочется просто комфорта, и сзади напирают родители и знакомые, прошедшие войну, несущие память о твёрдом понимании, что хорошо и что плохо, как надо и как не надо, на войне же реальность становится совсем простой и понятной: свои-чужие; они и накладывают на Лен, Володь и прочих Владиков какие-то массивные, массивные ожидания, и с военным детством в анамнезе это совсем не пирог.
Ну и невоевавший (но прошедший уже цензурные войны) Хуциев и сам, видимо, транслирует своё разочарование результатами оттепели, все ожидания и идеалы преданы, приспосабливаются люди к мирному сосуществованию, вот Володя же; это злит.
Лена штампует ренессансных флорентийцев и Крамского, и, почти как Моника Витти в «Приключении», «Затмении» и особенно «Красной пустыне», места себе не находит ни там, ни тут; но, в отличие от Италии, в России есть, чем гордиться, и на что ориентироваться, ну уж по крайней мере принято считать, не зря же душноватый Визбор поет песни про войну всю дорогу — «Слушайте, вы можете сегодня не петь?».
И в конце, когда она, наконец, оставит Володю из-за его господи-прости приспособленчества и низких моральных принципов, ей станет легче, она же пере-обрела мораль, она покупает яблоко (первое ей дали на похоронах) и теряется в ветеранах.
Простая, честная радость и встречи, и памяти, это по-прежнему не феерия с парадами и салютами, а частный праздник памяти, вот вам честная и простая мораль; на это всё (и на нас) глядят 20-летние, рождённые уже после войны, и никто не знает, что будет.
Тут методология и фальшивит: цена опыта войны не означает его ценность, война чудовищна и нелепа сама по себе, его незачем применять в мирной жизни, и это стремление к простым ответам, чувствам и принципам, оно в общем не приведёт никуда, кроме, не знаю, победы Трампа с простыми ответами: напитки покрепче, слова покороче.
Случайности типа смотреть синхронно с Андреем — это тоже часть кинематографии, явно: совмещение оптики ещё с Эйзенштейна практикуется:; можно вообще не обратить внимание на морализаторство и поколенчество в конце и читать это как роман облегчения, и это тоже правда.
— ну вот он такой, типа ниче не понятно, а потом раз и уже прям всё понятно
2222