Да и сами эффекты банальны. Было. Вспомним хоть те же «Игры разума». Всё тоже самое показано ярче, занимательнее, «сопереживательнее», есть логика, структура болезни, её связь с реалиями времени, борьба героя. Здесь случайный набор недомоганий сознания безотносительно к чему-либо, без следствий и последствий.
Диалоги (напомню, сначала была пьеса!) на уровне «Ты?», «Да, я...»; «Да?», «Хорошо, круто». Пык мык, переспросы, умолчания, спотыкания в «лучших» традициях российского кинематографа.
И всё же станем думать, что автор мучился, сомневался, погружался в тему. Сначала написана пьеса, потом снят фильм, кое-какие детали наводят на мысли, что не тяп-ляп и не с бухты барахты, а вдумчиво. Пытался. Не получилось, не донёс. Почему?
Потому что образ, по большому счёту, это такая большая метафора, показ одного через другое, сложного через простое, когда многолетние перипетии высшей нервной деятельности автора закладываются в мозг прямо, непосредственно неким зерном, которое затем порождает эмоциональную реакцию, шлейф переживаний, работу мысли. Образ – это способ такого перевода. Вот это у автора и не получилось, ему не удалось свои переживания, сложную работу мысли и воображения перевести на язык яркого простого доступного воздействующего.
В связи с этим вспоминаются два поразительных образа. Первый из «Пушкинского дома» Андрея Битова. Там реабилитированный зэк, мужчина уже в возрасте, идёт в магазин. Кругом безликие новостройки (ему дали квартиру), не везде ещё есть номера домов. На обратном пути герой вдруг понимает, что заблудился, что не знает, где его дом. Это становится для него потрясением, преодолеть это препятствие он не находит в себе сил. Он пережил лагеря, он думал, что мучения его кончились, и вдруг эта маленькая бытовая трудность, как та последняя капля, наваливается на него всей чудовищной массой пережитого. Он садится на ступени и бессильно плачет. Гениально.
Другой сильный образ из документального фильма «Восхождения человека» Джея Броновски. Вторая серия, рассказ о племени современных кочевников, бахтиаров в Иране. Племя кочует в горах, преодолевает перевалы, горные реки. И вот весной подходят к очередной разлившейся реке. Это испытание для всех. И это непреодолимая преграда для старика. У него нет сил, тащить его никто не будет, его жизненный путь окончен. Старик сидит на берегу. Племя переправляется, он остаётся умирать. С ним только собака.
Или. Хаббл наблюдает галактики, видит красное смещение (эффект Доплера). Слово за слово, мысль за мыслью, – и рождается поразительная картина мира, Большой взрыв, сингулярность, расширение Вселенной. Н-да, это наоборот, зарапортовался. Каюсь. Засим, всё.
Нет, ещё вывод. Вывод. Фильм является лишним доказательством того, что в голове современного кинематографиста порядка нет или/и нет времени порядок там навести. А, возможно, дело в том, что мировоззрение нынче иметь трудно, почти невероятно – то цельное, индивидуальное на основе опыта, знаний, культуры. Уж больно стремительно скачут вперёд ценности, и надо энергично вертеть головой, а вдруг уже и на то, и на это наложено табу каким-нибудь элитным меньшинством.
– Земля круглая! Она вертится!
– Ты, эта, поосторожней! Учитывай чувства плоскоземельщиков и полоземельщиков! Или хочешь, чтобы их защитили уголовным законом, как флаг и чувства верующих.
И это самые беззубые и не элитные меньшинства. А есть ещё религиозные «большинства».
– О, как прекрасно-разнообразен свободный мир! Плюнуть некуда.
– А ты не плюй – сглатывай.
И последнее. Собеседование с сиделкой, молодой девицей. Герой расходится, выпивает, танцует чечётку, флиртует. А между тем сиделка копия его погибшей дочери. Чего тут флиртовать? Или автор мужественно распахивает культурные врата инцесту? Если так (надеюсь, просто недогляд, глупость), то в культурном плане мы их никогда не догоним.
Оценка: 5/12 https://telegra.ph/file/440d6f0d311c07d387a0f.jpg
3981