Ученик (2016)
Сегодня российский фильм. Авторы немецкий драматург и российский режиссёр. Любопытен фильм тем, что является образцом того, что произведению искусства, чтобы представлять из себя что-то, не достаточно одной актуальной социальности. Теперь, спустя семь лет, когда поднятая в фильме тема потеряла остроту, видно, что фильм есть посредственная поделка по плохенькой пьеске.
Доказательства? Прошу.
Начать с того, что у героя (не говорю главного, это не факт) по неизвестной ни автору фильма, ни автору пьесы причине съезжает крыша. Вероятно, от того, что он живет в том обществе, в котором живёт. У других съезжает, как у людей, алкоголь, переедание, наркотики, депрессия, игромания, у героя не типично. Объяснение только одно – это приём, художественная условность.
Сама по себе, как основа замысла, условность эта неплоха и содержит интересные возможности, но то, как плоско, банально и поверхностно, эти возможности реализованы, удручает. Недостаток заложен уже в пьесе. Перенос на нашу почву сделан простым бездумным копированием, что под давлением наших законодательных реалий и менталитета лишь сместило акценты.
В центре противостояние орелигиозившегося героя и его главного идейного оппонента, учительницы биологии, школьного психолога. Персонажи представляют стороны общественной дискуссии, представляют в качестве трибунов, ораторов, а не как драматические персонажи, то есть люди с характерами, чувствами, взглядами, индивидуальностями. Цитирования как бы фанатика ещё худо бедно обоснованы изначальной условностью, а то, как говорит училка, тезисами с публичной дискуссии, штампами из СМИ, будто по некоей методичке, будто в голове у неё органчик, выглядит надуманно и нелепо. При том, что сыплет она тезисы и штампы и в ситуациях не дискуссионных, в эмоциональных, скандальных, когда нормальному человеку на взводе не до тезисов и общих мест.
И ладно бы герои совсем не имели человеческих черт, были задуманы как схемы, собирательные образы, гиперболы, пародии, символы и такое прочее, но человеческое в них есть, да только какое-то невпопад, поверхностное и в конфликт не вовлечённое.
Она, например, или рассуждает, или истерически мечется, рассуждая, или выдаёт не профессиональные сентенции. Вскрики сначала истерические, под конец делаются агрессивными. За проявления характера всё это принять сложно.
С героем дело обстоит хуже. Герой, если присмотреться, на самом деле никакой не гранит веры, не фанатик, а, прямо скажем, дрянь человечишка. Праведника нет, есть балаболка, пизбол, который смог проявиться только благодаря всеобщему не совсем ясному попустительству, которое наводит на совершенно определённые мысли о состоянии общества, в котором возможна подобная ситуация.
Например. Когда начальство входит в класс, оголившийся праведник быстро прикрывается. Поцелуй неумелой соблазнительницы, порыв которой обоснован на уровне поп-психологии, герой принимает, во всяком случае, палец себе топором не оттяпывает. Далее. Он несдержан, пылает, но не праведным ветхозаветным гневом, что шёл (и это чувствуется в цитатах, невзирая на всю их жестокость и дикость) от убеждения и веры, а скорее современным бессильным раздражением, так что и не пылает а так. А вспомните, как робко истинный ревнитель веры подбивает на убийство так называемого ученика. Тот возмущается гораздо убедительнее. Под конец непримиримый и принципиальный опускается до лживых обвинений в попытке совращения. А сцена избиения! Когда девица демонстрирует праведного гнева больше, чем возмущённый праведник, и легко забивает его сумкой. И после этого вы готовы поверить, что даже и в состоянии аффекта эта размазня мог пристукнуть своего дружка? Вообще, накал страстей с обеих сторон в концовке выглядит надуманным, искусственным.
Герой лицемер и дрянь человечишка, но и передовая училка, психолог, стоит его. Профессионал, она лезет в дискуссию, бьёт антицитатами, вместо того, чтобы работать с учеником, с человеком, который по её же замечанию выходками взывает о помощи. Задавить антицитатами – это с её точки зрения помощь?
4609